2 апреля в Гомельском областном суде состоится слушание дела по апелляции, поданной на решение Жлобинского районного суда по делу жлобинчанина Дмитрия Гопты, приговоренного к двум годам колонии общего режима.

— Первое время на него было больно смотреть, в глазах какая-то пустота, он все время плакал и просил: «Мама, забери меня отсюда». Сейчас эта мысль об апелляции его приободрила. Он говорит: «Мама, не расстраивайся, я скоро буду дома». Не знаю, как ему объяснить, что это маловероятно, — сдерживая слезы, говорит «Салiдарнасцi» Ольга Гопта, мама Дмитрия.

Диме 21 год. У него умственная отсталость, в международной классификации болезней его диагноз F70.1 звучит как «значительное нарушение поведения, требующее ухода и лечения».

— То, что с Димой не все в порядке, мы начали замечать почти с рождения. Он очень поздно начал ходить, после двух лет. Я спрашивала и у педиатров, и у хирургов, почему ребенок не ходит. Они говорили, не волнуйтесь — научится.

В школу Дима пошел почти в 8 лет в специальный интегрированный класс. Он и строительный колледж окончил, но это скорее в качестве эксперимента. Там тоже открыли интегрированные группы. Однако профессиональных знаний никаких сын так и не смог усвоить. У него очень слабая работоспособность, он быстро устает, поэтому ни о каком трудоустройстве не может быть и речи, — говорит Ольга корреспонденту «Салідарнасці».

По ее словам, Дима получил базовые навыки, может читать, пишет медленно с ошибками письма из заключения. А вот вычисление, умножение, деление для него уже недосягаемы.

Тем не менее, группу инвалидности с лишением дееспособности парню не дали.

— Мы так и не смогли добиться, сказали, что еще с худшими диагнозами работают. Судя по тому, что ему интересно общаться с шести-семиклассниками, видимо, примерно на этом уровне развития он и остановился, — делает вывод собеседница.

Она объясняет, что Дима не умеет анализировать и рассуждать, живет сиюминутными ощущениями, и требует контроля со стороны взрослых. Но, в отличие от детей с аутизмом, Диму, наоборот, всегда тянуло к людям. Он очень общительный и добродушный, и все, кто его знает, тоже хорошо к нему относятся.

— В своей семье мы уже приспособились, знаем его особенности, то, что ему все нужно несколько раз повторять, постоянно, как ребенку, напоминать, это не делай, то нельзя.

Но он, как ребенок, все равно мог набедокурить. Допустим, сколько ни покупали ему телефонов, он все пытался разобрать, отчего они ломались. В итоге телефона у него нет. Я ему разрешала звонить и выходить в интернет со своего, даже страничку в ВК завела, ему интересно было иногда там общаться.

На улице он, бывало, увидит драку или потасовку, станет рядом и смотрит. Приезжает милиция, участники разбегаются, а он так и стоит с открытым ртом, — вспомнила Ольга.

Собеседница работает в магазине. С 9 по 11 августа прошлого года у нее по графику были выходные. 

— Я радовалась, что смогу сама быть дома с Димой. Мы боялись за него, потому что знали, он может оказаться в опасности. Понимали, если произойдут какие-то события, его это может привлечь не в плане участия, а неосознанно, как зрителя, — говорит женщина.

Эти три дня за последние полгода она неоднократно вспоминала до минуты.

— Мы сходили на выборы всей семьей и вместе вернулись. И больше никто из дома не отлучался. Через две недели 28 августа мне на работу позвонили соседи и сказали, что Диму ищет Следственный комитет. Я даже представить не могла, зачем. Думала, может, взял что чужое случайно, может, опять возле какой драки стоял и что-то мог видеть, — до сих пор не может поверить в произошедшее Ольга.

Она рассказывает, что никто из их семьи вообще ни разу не принимал участия ни в каких акциях протеста. Все обсуждения политической ситуации не выходили дальше семейного ужина. Более того, Диму от негативной информации оберегали.

— Помню, как через три дня появился интернет, я увидела, что происходило в Жлобине, и еще подумала, как хорошо, что Диму никуда не пускала, иначе с ним могло что-нибудь случиться.

Да, меня тогда потрясло то, что я увидела, как и всех нормальных людей, но я сама ни к каким активным действиям не была готова.

Когда мы семьей обсуждали все это, я даже выгнала Диму из комнаты, говорю: выйди, чего уши развесил. Поэтому, когда сына забрали, конечно, для меня это стало шоком, — признается собеседница «Салiдарнасцi».

Диму забрали прямо со двора дома, ничего не объяснив ни ему, ни находившейся в доме его старшей сестре. Вечером позвонила следователь и сообщила, что Дима задержан на три дня за массовые беспорядки 10 августа.

В тот день поздно вечером в Жлобине несколько машин силовиков забросали камнями. Дмитрия Гопту посчитали одним из участников произошедшего. В РОВД перепуганной матери сказали, что парень дал признательные показания. Но через три дня Диму действительно отпустили.

— Я спрашивала у сына, зачем же он сознавался, ведь мы же были дома в тот вечер? Оказалось, адвокат, которую ему назначили, убедила его сознаться во всем, что предъявляют, и пообещала, что тогда его не посадят в тюрьму. Еще через несколько недель в сентябре у нас дома прошел обыск. Что искали – не сказали. Но ничего не изъяли. Единственное, попросили на экспертизу вещи, в которых сын ходит на улицу. Мы все отдали. Остатков песка или камней на его одежде обнаружено не было, — уточняет Ольга.

Потом парню назначили медицинское освидетельствование, которое подтвердило его диагноз. После этого в течение двух месяцев семью не трогали. И вдруг в начале декабря Диму вызвали снова в СК, на этот раз уже как фигуранта уголовного дела, взяли подписку о невыезде.

5 февраля состоялся суд, после которого Дима домой уже не вернулся. Его обвинили в правонарушениях по ч.1 ст. 342 «Организация и подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок, либо активное участие в них» и по ч.1 ст. 364 «Насилие либо угроза применения насилия в отношении сотрудника органов внутренних дел» и приговорили к двум годам колонии общего режима.

Все доказательная база состояла из признательных показаний самого обвиняемого и сомнительных показаний некоего свидетеля.

— Этот парень перепутал имя Димы и утверждал, что якобы видел его в 23.30 на месте беспорядков. При этом сам этот свидетель, как мне известно, был задержан в первые августовские дни тоже в связи с массовыми беспорядками, вышел после нескольких суток и сейчас выступает только как свидетель. Его не считают виновным ни по какому делу.  

В то же время никто из силовиков не подтвердил, что видел нашего Диму среди тех, кто бросал камни, и никаких претензий по поводу насилия или угроз никто тоже не заявил, — подчеркивает Ольга.

В настоящее время в Жлобине за беспорядки, произошедшие 10 августа 2020 года, осуждены по уголовным статьям уже около десяти человек. Суды продолжаются. При этом ни на одном из фото или видео, представленных в качестве доказательств, Дмитрия Гопты нет.  

Сообщение, которое 10 августа прислали на Димину страницу в ВК с приглашение выходить вечером, чтобы «побегать от милиции», сама Ольга увидела только после включения интернета. Дима его вообще не успел прочесть. Но это сообщение к делу приобщили.   

Даже на фоне воцарившегося правового дефолта, новость о том, что белорусский суд приговорил к лишению свободы больного человека, вызвала большой резонанс. Дмитрия Гопту признали политзаключенным.

Неравнодушные белорусы собрали более трех тысяч подписей за освобождение Дмитрия. Гомельский областной суд в ответе на петицию отметил, что ее автор не имеет права на обращение с апелляционной жалобой от своего имени о пересмотре приговора суда, поскольку не является участником судебного процесса по данному уголовному делу.

Гомельская областная медико-реабилитационная экспертная комиссия отказалась инициировать освидетельствование Дмитрия Гопты для того, чтобы провести экспертизу и установить инвалидность.

Гомельская областная прокуратура на обращение не ответила, несмотря на то, что с момента его отправления прошло более месяца.  

Почти два месяца Дмитрий находится за решеткой. За это время четыре раза к нему на свидание пускали мать.

— Сначала он вообще только плакал во время встреч и просил забрать его оттуда. Теперь немного обвыкся, к тому же мы подали апелляцию и его этот факт очень ободрил. Он верит, а я не знаю, как ему сказать, что он ни в чем не виноват, но, скорее всего, ему придется отправиться в колонию.

Последний раз буквально на днях пыталась. Говорю, Димочка, мы все тоже верим и надеемся, но ты сильно иллюзий не питай, — чуть не плачет Ольга.

Поговорить с сыном нормально во время свиданий в тюрьме не удается.

— Он успел сказать, что в камере их трое, вроде есть еще молодой парень. Но мы разговариваем по телефону, и нас постоянно прерывают, не разрешая ему говорить ни об условиях содержания, ни о сокамерниках.

Первый раз он, было, пожаловался, что не спит по ночам. Я стала рассказывать об этом в СМИ, потому что это пытка, когда человек длительное время из-за условий содержания не может успокоиться и заснуть. Теперь они, вероятно, заставляют его говорить мне о том, что все в порядке. Каждый разговор он начинает со слов «я ночью сплю».

Поэтому во время свиданий в основном говорю я, он только оглядывается боязливо, окрикнут его или нет. Первое время вообще страшно на него было смотреть, в глазах такая пустота… — тяжело вздыхает Ольга.

Сама она говорит, что держится только благодаря родным и новым знакомым.

— Мне очень помогает семья и родные других политзаключенных. Стараемся не давать друг другу отчаиваться, хотя иногда особенно матери срываются. Я сама, когда накатывает этот ком, это отчаяние, останавливаю себя тем, что не имею права раскисать ни в коем случае, я должна двигаться дальше, — говорит собеседница.

Недавно семья Димы взяла еще одного щенка. Парень очень любит животных, в доме уже были кошка и любимая Димина собака Мухтар.

— Рассказала сыну, он очень обрадовался, говорит, вот Мухе подруга будет. Я не могу на свидание взять фотографию собаки —нельзя. Но мы сделали наклейки с семейными фотографиями, и я их клею на конверты. Там и Дима, и собачки, и мы все. Ему очень понравились эти наклейки… — ободряется Ольга.