Подробно рассказываем о творческом, жизненном и мемном пути известного русского шансонье.
Третье сентября уже десятый год кряду отмечается как день Михаила Шуфутинского и его песни, посвящённой этой дате. Сегодня горят костры рябин и обещания, а календари вновь и вновь переворачиваются. В большинстве СМИ по такому поводу выходят подборки мемов и очередные интервью с виновником торжества.
DTF.ru зашли чуть дальше классических острот о календарях и рябинах и рассказали о самом Михаиле: с головой погрузились в его жизнь, перечитали и переслушали все его интервью и от корки до корки изучили автобиографическую книгу «И вот стою я у черты…».
Отметим, что здесь нет информации о семейной жизни Михаила Шуфутинского – об этом он достаточно подробно рассказал, например, каналу «Россия 1». Тут же собраны музыкальные и околомузыкальные истории, разного рода воспоминания и байки, – от первых творческих опытов и до выхода всем известной песни.
Жизнь известного шансонье тянет на целый комикс: проблемы с советской властью, эмиграция в США, триумфальное возвращение в Россию, тачки, пушки, реальный бизнес и песни для души.
Шуфутинский шпарит джаз
Большинству слушателей Шуфутинский известен как эстрадный артист и шансонье, но начинал он совсем с другой музыки. В свои пятнадцать он всерьез увлёкся джазом, который передавали по радио «Голос Америки». Позже в музучилище он нашёл единомышленников, с которыми сколотил небольшой джаз-бэнд: фортепиано, контрабас и ударные.
Первое же выступление новоиспечённой группы обернулось скандалом: дело было на концерте студенческой самодеятельности, куда пришли важные шишки из райкома партии.
«Программа была солидная: выступали струнные квартеты, пели дуэты, звучали фортепианные сонаты. Вдруг выходим мы. <…> И как начали мы шпарить джаз... Первую пьесу сыграли, директор училища Гедеванова в обмороке – ей стало дурно от нашей музыки. Вторую пьесу нам сыграть так и не дали, дружинники заставили покинуть сцену. Мы ушли с чувством глубокого разочарования и с еще большим желанием продолжать начатое дело», – из автобиографии Михаила Шуфутинского «И вот стою я у черты…».
Шуфутинский джемит с Пугачёвой
На год старше Михаила училась 17-летняя Алла Пугачёва – вместе с Шуфутинским они прогуливали пары, а вместо занятий академическим хором спускались в подвал, где устраивали джем-сейшны.
«Просили кого-нибудь из отличников взять ключ на свою фамилию – отказать никто не мог, потому что я был авторитетом, – и начинали там джазовать. Я садился за рояль, кто-то приносил контрабас, Алла пела. Причём пела так же хорошо, как поёт сейчас (книга была написана в 1997 году – прим. ред.). Но тогда она исполняла песни на каком-то немыслимом полуболгарском, полуюгославском языке и по ходу придумывала такие словосочетания и приёмы, которых никто из нас, включая её саму, не знал. Однако получалось очень лихо, в такой ультрасовременной манере, к которой в Европе певицы пришли лет через десять. Мне страшно нравилось её пение», – писал в своей автобиографии Михаил Шуфутинский.
Захаживала Пугачёва и домой к Шуфутинским. У бабушки Михаила вызывали негодование её волосы и юбка – слишком длинные и слишком короткая соответственно. Внук на это дело резонно отвечал:
«Бабуля, ну если есть что показать – почему не показать».
Шуфутинский едет в Магадан
После училища Михаил играл в разных составах, временами гастролировал, становился всё более заметной фигурой. Вместе с этим он вызывал подозрения своей активностью и дружбой с неблагонадёжными элементами – диссидентами, спекулянтами-фарцовщиками. Однажды пара людей в форме, милиционер и КГБшник, вызвали его на «профилактическую беседу», где прямым текстом сказали:
«Короче, Шуфутинский, не лучше ли вам уехать из Москвы?».
Шуфутинский внял совету, отправился в Магадан играть с оркестром в ресторане. В то время для музыкантов это был настоящий клондайк.
«Деньги потекли рекой. Мне ещё в Москве говорили, что в Магадане хорошие чаевые, но, приехав, я просто обалдел – с какой быстротой мы набивали свои карманы. Причём давали их где попало – со всех сторон сцены, в фойе, когда перекуривали, и даже в туалете. Подходит пьяный рыбак, одной рукой застёгивает ширинку, другой суёт червонец: «Запиши "Моряк вразвалочку" для моего друга Толяна». Мы не успевали распихивать деньги по карманам», – признается шансонье в своей автобиографии «И вот стою я у черты…».
Руководство ресторана «Северный», где играл Шуфутинский, не предъявляло особых требований к репертуару – главное, чтобы нравилось публике. А публика там была особенная.
«Точно так же, как и в Америке, здесь бурлила пёстрая смесь разных национальностей. В Магадан стремились люди со всех уголков огромной многонациональной страны под названием СССР. Одни приезжали туда, потому что по каким-то причинам не могли находиться в местах, где проживали постоянно, другие оставляли свои города и деревни в погоне за длинным рублём. По-разному. Но все варились в одном котле. Кто-то выживал в этих условиях, кто-то не выдерживал и возвращался домой, а кто-то и погибал», – описывал тот период Шуфутинский в своей автобиографии.
Жизнь в Магадане была прибыльная, но опасная: по ночам в городе легко можно было наткнуться на перо, а профессия музыканта предполагает ночной образ жизни. Нож Михаил не носил – всё-таки холодное оружие, статья. Во внутреннем кармане пальто он пришивал петлю и вставлял в неё молоток.
Впрочем, однажды и молоток не помог. Дело было днём, Шуфутинский обедал в ресторане со своей беременной женой Маргаритой, и тут к нему привязались пьяные моряки. Музыкант был назван «<гомосексуалистом> чернявым». Завязалась драка – трое на одного. В ход шли микрофонные стойки и прочее музыкальное оборудование. Когда ситуация стала критической, Михаил схватился за нож, но смертоубийство предотвратила его супруга – встала между ним и нападавшими.
«Через много лет после концерта ко мне подошёл один из поклонников и сказал: «А помните драку с тремя моряками в Магадане? Одним из них был я!», – рассказал Шуфутинский порталу «Весьма».
Шуфутинский знакомится с авторитетами
Несмотря на то, что сейчас среди хитов Шуфутинского преобладает любовная лирика, в его дискографии можно найти немало песен на криминальную и тюремную тематику. У исполнителей такого материала зачастую есть связи в соответствующих кругах – и Михаил не стал исключением.
«Познакомился я с местными авторитетами. Первым среди них был Лёша Окурок – широкоскулый мордоворот, его до сих пор помнят многие магаданцы. Карманник и картёжник. В картах – настоящий профессионал. В Магадане он обычно «отдыхал», а «работал» по всему побережью, от Анадыря до Владивостока», – говорил Шуфутинский.
С этим самым Окурком у Шуфутинского чуть не дошло до беды. Во всём виновата женщина – «вызывающе сексуальная» Света, которая часто захаживала в ресторан, где играл Михаил, в поисках работы официантки. Местные мужики от неё глаз оторвать не могли, да и сам Шуфутинский в своих мемуарах признаётся, что порой они флиртовали – впрочем, довольно невинно.
Позже эта Света стала женой вышеупомянутого картёжника, который потребовал у героя нашей статьи объяснений. Михаил отбрехался, но навсегда запомнил недобрый огонёк в глазах Окурка.
Кроме того, Шуфутинский водил знакомство с Жорой Карауловым и Валерой Коробковым – сидельцами, авторитетами и большими меломанами.
«Даже в изгоях общества, бывших уголовниках, отпетых рецидивистах, с которыми мне приходилось общаться и которые по-своему уважали меня, я находил много человеческого, тёплого, сердечного – чего в обычных людях не всегда и встретишь. Если бы они сами не предупреждали меня о своей судимости и не рассказывали о том, кто за что сидел, я никогда бы не заподозрил их в каких-то криминальных наклонностях. Нормальные, хорошие люди», – рассказал шансонье.
Шуфутинский отращивает бороду и едет на Камчатку
Роскошная, окладистая, чёрная со стильной проседью борода – самый узнаваемый визуальный образ, связанный с Михаилом Шуфутинским, яркое выражение его индивидуальности. Однажды она оказала ему добрую услугу.
После трёх лет в Магадане Шуфутинского одолела, по его собственному признанию, «охота к перемене мест». Слухи о его оркестре, который классно играет и хорошо зарабатывает, дошли аж до Петропавловска-Камчатского, где прибыль была вдвое больше магаданских.
Михаил решил податься на Камчатку, но оказалось, что попасть туда сложно – это была закрытая территория. Один из работавших там музыкантов, саксофонист Сёма Бельфор, прислал Шуфутинскому свой паспорт, чтобы тот проехал по нему. На фото в документе Бельфор красовался с бородой. Михаил тоже был бородат, и благодаря этому удачно прошёл паспортный контроль, хотя в остальном на человека с фотографии был совсем непохож.
На Камчатке заработок музыканта и вправду увеличился вдвое. Но были и свои минусы. В частности, однажды Михаил попал в настоящее землетрясение – проснулась Авачинская Сопка.
«Я кое-как натянул на себя штаны, накинул пальто и с пятого этажа помчался вниз. Выскочил из подъезда. Земля гудела. Из здания больницы, что напротив моего дома, люди прыгали в снег с верхних этажей, ломали ноги. Некоторые выскакивали на улицу босиком или в одних сорочках. Суровая была стихия! Не меньшую опасность представляли собой снежные ураганы, налетавшие после землетрясений. За два часа они заносили дома и улицы и как минимум на неделю парализовали жизнь города. Единственное, чего я не сподобился увидеть на Камчатке – это цунами. Говорят, повезло. Не знаю, может быть...», – говорится в автобиографии «И вот стою я у черты…»
Позже Шуфутинский ещё не раз столкнётся с землетрясениями, но уже в далёкой от Камчатки Калифорнии.
Шуфутинский собирает стадионы и уезжает в Штаты
Лейся, песня, руководитель Михаил Шуфутинский, 1978 год
После магаднско-камчатских приключений Михаил возглавил ансамбль «Лейся, песня» – писал для песен аранжировки и аккомпанировал солистам. Группа стала настолько успешной и популярной, что после первых же гастролей в «Комсомолке» вышла статья с громким заголовком «Хочу ребёнка от "Лейся, песни"», автор которой обвинял музыкантов в растлевающем влиянии на молодёжь.
Молодёжь, в свою очередь, от «Лейся, песни» была в восторге, встречала ансамбль зажжёнными факелами на стадионах. При этом группа никогда не появлялась на телевидении и не гастролировала за рубежом – Минкульт запретил коллективу заграничные поездки.
«Никаких объяснений, никаких мотивировок. Хотя догадаться было нетрудно – в представлении чиновников от культуры ансамбль выглядел каким-то несоветским коллективом: одеты ярко, волосы длинные, у руководителя – борода, манера поведения на сцене вызывающая, репертуар – сплошная лирика, а где гражданственность, патриотизм, антивоенная тема и прочее?
Всё это нервировало и раздражало. Я постоянно ощущал себя под контролем недремлющего ока государства: не выделяться, не высовываться, ходить по струночке. Целая сеть больших и малых организаций следила за моим образом жизни: начальство, профком, партком, милиция, прокуратура, КГБ, плюс несметная невидимая армия завербованных и добровольных осведомителей. Практически не пострадав от советской власти, я каждодневно чувствовал её давление и собственную беспомощность в попытках хоть на время освободиться от этого гнёта», – высказывал свое мнение Шуфутинский в автобиографии.
В 1981-м Михаил Шуфутинский со своей семьей, то есть с супругой и двумя детьми, эмигрировал в США с твёрдым намерением больше не возвращаться. О своих первых впечатлениях от Нью-Йорка в своей автобиографии он пишет так:
«Капиталистическое солнце сияло над головой, настроение было замечательное, и я всё время ждал: вот сейчас въедем в царство небоскрёбов, каменные джунгли, и мы замрем от восхищения. Нет, пейзаж не менялся: отдельные строения с облупившимися стенами, рекламные щиты...», – описывал шансонье.
Несмотря на то, что ожидания не совсем оправдались, Шуфутинские зажили в США достаточно хорошо: дети быстро выучили язык и пошли в хорошую школу, а сам Михаил устроился руководить оркестром в ресторане «Жемчужина» на Кони-Айленд.
Место стало очень популярно среди эмигрантов. Правда, после трёх месяцев успешной работы дела пошли под откос: кухня и сервис стали хуже, хозяева перестали ладить с посетителями, публики стало меньше. Точку в этой истории поставил пожар.
«Полпятого утра, уже светало. Когда я выехал на Кони-айленд-авеню, которая упирается в Брайтон-бич, огромные клубы черного дыма заполонили всю улицу. Горел целый блок, или, иначе говоря, целый квартал – несколько магазинов, между которыми находилась и «Жемчужина». Район был оцеплен. Когда я подъехал, пожарные, взломав двери и окна, затаскивали внутрь шланги и поливали всё водой.
Часа через четыре нам разрешили войти. Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять – делать там нечего, всё сгорело. Мы стояли в луже воды и тупо озирались вокруг. <…> От моего электропианино остался только остов, металлические стойки изогнулись, покорёжились, ударные тарелки даже оплавились. Аппаратура, под которую я занял шесть тысяч, в буквальном смысле сгорела синим пламенем», – рассказывал Михаил Шуфутинский.
Неизвестно, была это трагическая случайность или чей-то злой умысел. Но нью-йоркская карьера Шуфутинского на этом не окончилась – он уже успел стать звездой ресторанной жизни и получил приглашения в популярные среди эмигрантов заведения «Парадайз» и «Националь».
Шуфутинский начинает петь, порождает русский шансон и снимается в кино
Сейчас Михаила Захаровича трудно представить в каком-либо другом амплуа, кроме как могучего певца, но сам он себя долгое время вокалистом не считал и предпочитал роли аккомпаниатора, аранжировщика и бэнд-лидера. До Америки он пел разве что в магаднский период. В Нью-Йорке же по-настоящему раскрылся его талант как фронтмена, и именно там он нашёл свой репертуар.
«Для русской эмиграции была нужна ностальгическая музыка – та самая советская минорная нотка, к которой люди привыкли. <…> Люди хотели получить то, чего они были лишены. А музыка и песни, свободные от цензуры, всегда были недоступны – и значит, всегда нужны, их всегда хотели. Поэтому, попав в Штаты и услышав, что у нас в эмиграции есть свои музыканты, певцы, артисты, которые поют свободно, приезжие из Союза приходили в восторг. Содержание тех песен было такое, за которое в Советском Союзе по головке не погладили бы, выкинули бы просто навсегда из эфиров.
<…> наши песни были более свободного содержания. Например, всякие хулиганские песни, магаданские. Тематика Севера, естественно, песни о заключённых, потому что полстраны было за решеткой. Так у нас образовался некий костяк. Появилось несколько артистов, которые развивались в этом жанре. Гораздо позже, через много-много лет, его стали называть русским шансоном», – заявлял Шуфутинский в интервью ИМИ.
Шуфутинский согласен считать себя артистом русского шансона, но негативно относится к термину «блатняк». На YouTube можно найти интервью днепропетровской передаче «Звезда по имени…» 1995 года. Непривычно сердитый Михаил Захарович сперва рассказывает об ужасных условиях в украинских гостиницах, а потом исчерпывающе высказывается по жанровому вопросу.
«Это не блатные песни, это песни про людей. Просто люди волею судьбы оказываются в разных обстоятельствах. Один сидит в гримёрной и играет на рояле <…>, а другой работает на лесосплаве или пилит на пилораме за решёткой. У каждого своя судьба. Так сложилось. Но те – тоже люди. У тех тоже есть кровь такого же цвета, и такие же точно мурашки по коже. И хотят они под солнцем жить. Их приговорили к лишению свободы, но не приговорили к лишению человеческих условий жизни. Я считаю, что они тоже заслуживают какие-то песни. Они тоже любят, они тоже чувствуют», – говорил Шуфутинский в передаче «Звезда по имени…».
Сердитое интервью Михаила Шуфутинского
На чужбине судьба вновь свела Михаила Захаровича с людьми, побывавшими по ту сторону закона. Одним из них стал одессит Саня Месман – «личность в эмиграции легендарная». В СССР он был чемпионом по боксу, но спортивная карьера оборвалась: Месман не выдал своих криминальных друзей, которые что-то натворили, отсидел почти десять лет, эмигрировал и в итоге занял должность главного менеджера в «Национале».
«Сане нравилось, как я пел про любовь, Одессу и тюрьму», – пишет Шуфутинский.
Пение Михаила нравилось Месману настолько, что он предложил «записать всё это на кассетку». И не просто предложил, а выделил необходимую на запись сумму. Так и появился дебютный альбом Шуфутинского – «Побег».
Кстати, пока Шуфутинский записал ставшие впоследствии хитами песни «Бутылка вина» и «Таганка», в одной из соседних студийных комнат репетировала Мадонна.
«Тогда она ещё не была той Мадонной, которую потом узнал мир. Это происходило до выхода её первого альбома. Она была очень жёсткой, орала на музыкантов и чуть ли не стегала их плёткой», – описывал шансонье в своей автобиографии «И вот стою я у черты…».
Трейлер фильма «Москва на Гудзоне»
Однажды «Националь» стал киноплощадкой – снимался фильм «Москва на Гудзоне», история саксофониста из Московского цирка, который во время нью-йоркских гастролей попросил у США политического убежища.
Эпизодические роли в картине исполнили Михаил Шуфутинский и участники его оркестра. А самого саксофониста сыграл Робин Уильямс.
«Мы показали ему, как правильно нажимать клавиши на инструменте, чтобы это выглядело правдоподобно. Что меня действительно потрясло, он моментально, буквально за несколько часов начал издавать какие-то звуки, он очень талантливый! Конечно, за эти три съёмочных дня мы выпили тонну кофе и съели тонны бутербродов вместе. Он очень любил слушать нашу русскую речь, когда мы разговаривали, и потом повторял», – рассказал Шуфутинский в интервью Life.ru.
Кадр из «Москва на Гудзоне»
Много позже, когда Шуфутинский уже вернулся жить в Россию, во время эфира на радиостанции ведущие позвонили Робину Уильямсу.
«Он взял трубку, мы с ним поговорили, и, представляете, он меня вспомнил! Говорит: «Вы такой с бородой», – я отвечаю: «Да, да, это я!» Мы немного поговорили, он спросил, как у меня дела», – говорил Михаил Шуфутинский в интервью Life.ru.
Так в очередной раз борода оказала Шуфутинскому услугу – небольшую, но приятную.
Продолжение статьи читайте здесь.
