«Воды на 80 человек давали два литра где-то раз в четыре часа. Не все могли даже глоток сделать. В бетонном дворе мы стояли 28 часов, нас не кормили», — это история Виталия. Минск, 2020 год. Трехкратный чемпион Беларуси по мини-футболу, студентка и полиграфист только что вышли из изолятора временного содержания на Окрестина и рассказали про условия, с которыми им пришлось столкнуться.

«Били всех и возмущались: «Какие вам нужны перемены? Нате вам перемен!»

Сергей Подалинский, 38 лет, спортсмен, много лет играл в Национальной сборной по мини-футболу, трехкратный чемпион Беларуси, трехкратный обладатель кубка. Его задержали недалеко от гостиницы «Юбилейная» в ночь с 9 на 10 августа, освободили 11 августа.

— Мы с женой уже после всех атак и взрывов у стелы возвращались домой из того района, спрашивали у сотрудников правоохранительных органов, как безопасно пройти к машине. Подсказали — не только нам, но и сильно перепуганной женщине на велосипеде. У проспекта Машерова стояла группа сотрудников ОМОНа, достаточно большая. Подошли к ним спросить, как двигаться дальше. Они женщинам сказали проходить, а у меня проверили документы.

Заломали руки и закинули в автобус. Возмущались, почему мне требуются перемены, почему на мне белая майка. У меня белая майка с орнаментом, купил ее в государственном магазине у государственной фабрики. Я ответил, что мы живем в стране, где ты имеешь голос и можешь высказывать свое мнение. Били всех и возмущались: «Какие вам нужны перемены? Нате вам перемен!» Но прямо зверства в автозаке не было, один командир даже попросил: «Помягче». На майке остался след от берца — оформлю в рамочку на память.

Отвезли на Окрестина в автозаке. Там, если честно, какой-то творится ад. Так поступать нельзя с гражданами своей страны. Мы часа три стояли на коленях вдоль забора, туда привозили новых и новых людей. На просьбы попить воды, пойти в туалет люди в ответ получали только дубинкой. Контроль времени уже теряешь. Часа три-четыре мы провели в таком положении. Причем они постоянно кричали, что мы «тварье» и нас бы расстрелять.

Потом завели в камеры, в нашей был 21 человек, а она рассчитана на четверых. Ужасно жарко, только маленькая дырочка в окошке. Люди бедные потеют, ты пьешь исключительно воду, тебя никто не кормит.

Прошло часов 14−15, сказали подписывать протоколы. Подпишешь — штраф две базовые, нет — 15 суток. Народ начал рассуждать, что надо бы протоколы почитать. «За 15 суток почитаешь», — отвечали. Услышали, что в соседней камере как будто отпустили девчонок, подписавших протоколы. Порадовались и согласились подписать, отказалось, только человек пять. Протоколы подписаны под копирку: был там в 22, кричал «Жыве Беларусь». Я в 22 часа еще был в очереди на участке для голосования, как так? Отвечают: «Подписывайте, это формальности. Нет времени, много работы».

Нас вывели из камеры. Мы были воодушевлены. А дальше — на колени, вперед, бегом, на третий этаж. И запускают в камеру, где еще сидит 17 человек! Нас становится 38, камера снова рассчитана на четверых. Закрыли двери. В следующий раз пришли часов через 11−12. Там невыносимо дышать, люди стоят как в метро в час пик. По очереди присаживались на кровати. Просили, может, придет сотрудник открыть окно в коридоре, чтоб хоть какой-то сквозняк был. На какое-то время открыли. Вода из крана там была.

В камере выяснилось, что у одного мужчины, который там находится, перелом. Он просил врача, но за сутки, что я с ним провел, врача не привели. Он рассказывал, что кость как-то внутрь ноги засунул, еще в свой первый день. И нога отекла — синяя, большая. Ему было плохо, но сидел, как будто уже привык. У кого-то из нас был нимесил — мужчине на какое-то время полегчало.

Среди нас был и аккредитованный наблюдатель. Он работал на избирательном участке и сам вызвал милицию, чтобы установить факт правонарушения. В итоге забрали самого. Он не ел ничего еще с утра 9 августа, поэтому был еще более голодный, чем мы. Один раз обратился по поводу питания — ему сказали нет. Это я очень мягко. Был парень с двойным гражданством, второе — израильское. Он сидел в кафе, вышел покурить, а назад уже не зашел — забрали на Окрестина. Кто-то еще попал туда, несмотря на то, что в два часа возвращался с работы с ночной смены.

На следующий день начали вызывать по одному-два человека на суды. Некоторые возвращались буквально через 5 минут — 14 суток. И тогда все поняли, что нас банально, примитивно обманули, несмотря на подписанный протокол.

Из всей компании в 38 человек только двое получили штраф, в том числе я. Там не было людей, которые плохо выглядят, каких-то странных типов. Видели девчонок — они стояли гордые и очень мужественные, еще за нас переживали. Среди них была беременная девушка, как потом выяснилось.

В такой ситуации ты чувствуешь себя бесправным существом в клетке, 11-го числа меня освободили. Почти что двое суток провел без еды. Мне намекнули, что жаловаться не стоит.

Больше всего шокировало отношение. Так относятся к людям, вина которых даже не доказана. Да если и доказана — нельзя. Унижения, постоянные оскорбления. Я смотрю сейчас на кадры задержаний и сразу наворачиваются слезы, потому что прекрасно представляю, что со схваченными будет потом.

«У девочек были месячные, им сказали подтираться своими майками»

Карина, студентка, имя изменено по просьбе героини материала. Задержали 9 августа в центре Минска, отпустили 11-го. Говорит, не была участницей протестов.

— Мы с друзьями просто искали, как добраться до метро, чтобы доехать домой. Спрашивали у сотрудников ОМОНа, как добраться, чтобы нас не задержали. В какой-то момент подъезжают машины, выбегают омоновцы, начинают просто бить людей, заламывать. При мне девушку, которая ехала на самокате, одни тащили за волосы, а другие омоновцы стояли и смеялись. Я не выдержала и спросила: «Почему вам смешно? Что вы делаете?» Один меня повалил на землю, и я поцарапала руку об асфальт. Нас собрали в автобусе желтом и привезли в час ночи на Окрестина.

Обращались ужасно. На входе стоял жестокий мужчина, который хватал за шею и кидал нас в стену. Мы становились, смотрели в пол и держали ноги на ширине плеч. Начали оформлять, девочки лифчики сдавали, телефоны, после осмотра повели в камеру.

Сначала там было 13 девочек, в камере на четырех человек. Стояли столы, туалет. Все жутко воняло, там бегали тараканы, клопы. Нас двое суток не кормили. На это нам отвечали: «Нет, (мат), будете знать, за кого голосовать!»

Думаем: переживем день — нас отпустят. Потому что среди нас было много девочек, которых забрали прямо возле дома.

Мы просили туалетную бумагу, воду. Нам говорили пить воду из-под крана. Она жутко воняла хлоркой, мы боялись. Не было туалетной бумаги. У некоторых девочек начались месячные, они просили дать хотя бы что-то. Им говорили с оскорблениями: «Подтирайтесь своими майками!» Тогда девочки либо брали газету, либо пачкали белье, а потом снимали его, стирали и просто ходили, укутавшись в майку.

На следующее утро заставляли подписывать протокол. Если не подпишем, закроют на 15 суток. Я попросила ознакомиться с протоколом. Мне угрожали: «Подписывай, иначе я тебя (мат) и посажу еще». Вот так мне ответили. Я плакала и не знала, на что я вообще подписывалась.

Обещали, что отпустят в ближайший час. Мы надеялись, что скоро выйдем, потому что больше суток не ели. Все голодные, голова кружится, в камере душно, нас 13. Но нас перевели в другую камеру, там было 20 человек — в итоге 33. На всех шесть кроватей.

Там было всего 6 спальных мест. Кровати двухъярусные. Мы вообще не знали, как спать, сидеть, жутко, душно, не было еды. Кружились головы, звали врача, врача только через двое суток привели. У меня кружилась голова от того, что я не ела, и мне просто принесли валидол (с 10-го на 11-е число).

Чтобы был воздух хоть какой-то, нам открывали в камере «кормушку». Угрожали, что при плохом поведении вообще перекроют воздух. Мы уточнили, что же такое «плохое поведение». Оказалось — вызывать врача. И «кормушку» закрыли. Мы садились к окну и видели людей снаружи, как они стоят и кричат.

Потом к нам в камеру привели еще трех девушек. Это наблюдатели, которым дали по 7 суток, несмотря на то, что был адвокат. Этим девушкам повезло — им родители успели передать хоть какие-то вещи. Одна поделилась орешками. Мы все по орешку съели и почувствовали хоть какое-то облегчение.

Родители все это время меня разыскивали.

11 августа был суд. Судья-мужчина давал штраф. Судья-женщина — 5, 7, 9 суток. Мне повезло. Мне дали штраф 20 базовых. После суда выдали официальное предупреждение прокуратуры — если еще раз задержат «на митинге», то будет уголовка. Мне очень страшно, я мечтаю уехать из этой страны.

Я хотела бы обжаловать решение суда, но пока не знаю, как это сделать. Еще мы с девочками из камеры собирались писать жалобу в Следственный комитет, но немного подожду.

«В бетонном дворе мы стояли 28 часов, нас не кормили»

Виталий Савко, 39 лет, работает полиграфистом. Его задержали примерно в 20.30 10 августа на пути к Дворцу спорта, освободили 12-го числа.

— Выскочили три омоновца и оттарабанили в автозак. Перед этим «прописали» как положено. В автозаке пол в крови, поставили на колени.

Потом нам дали маленькие мешочки, надо было выложить вещи из карманов. До колена снимали штаны, трусы — более тщательный досмотр. Потом нас всех погнали во двор.

Двор — это каменный мешок: четыре бетонные стены, бетонный пол и решетка под открытым небом. Мы измерили — это метров 30 квадратных, а нас там было 80.

28 часов мы в этом дворике стояли. Возможности сесть особо нет, стоя. Нас привезли, может, в 21.30, а первый раз сводили в туалет на следующий день в час дня. Всего за эти 28 часов централизованно водили в туалет два раза, а третий раз — только тех, кому уж очень-очень хотелось. Туалет где-то семь квадратных метров, туда нас забивали по 20 человек и давали 15 минут. Приходилось справлять нужду по двое, чтобы успеть.

Воды на 80 человек давали два литра, где-то раз в четыре часа. Вы понимаете, что не все даже могли глоток сделать. Это пытка голодом, жаждой.

Люди разные — по 60, 15, 18 лет. Среди нас был молодой человек, бизнесмен, который выходил просто из бизнес-центра, когда его схватили. Он всего четыре дня как после операции — на Окрестина ему стало плохо, так что мы все-таки добились, чтобы позвали врача. Назад он не вернулся, возможно, отпустили.

Людям вообще было плохо, некоторых уводили — сначала нас было 80, а к концу стало 73. У кого-то припадки эпилепсии, у кого-то кровь из носа без конца лилась. Один сердечник нас вообще испугал: у него посинели губы, руки, так ему дали таблетку и обратно занесли к нам. Мы его положили на бетонный пол — такое себе. Еще был мужчина, который ехал на велосипеде — ему ОМОН «прописал» в лицо так, что у того образовалась сильная гематома на лице.

В соседнем дворе люди, которых задержали раньше, — понятно, и они без еды, без воды. Нам было слышно, как люди кричали: «Мы здесь уже двое суток, дайте нам поесть или попить!» К ним ворвались несколько человек — кричали: «Кто тут хочет есть, кто тут хочет пить?» Слышали, как их избивают. Крики были такие, что, наверное, весь район слышал. Потом их поставили на колени и выясняли, кто жаловался. Потом заставляли бегать по кругу — там поле есть такое, потом снова они становились на колени и снова выясняли, кто возмущался. Их избивали раза три-четыре. Потом в том дворе была тишина, все они молчали, только стонали. Как-то так.

К часу ночи наш двор выгнали на поле, всех поставили на колени, руки на стену. Ходил человек — записывал фамилии, год рождения. Если не нравилось, как кто-то стоит, этот кто-то получал по почкам.

Где-то в час следующего для после задержания нам кинули буханку хлеба — 540 граммов на 80 человек. Я где-то читал, что лучше не есть этот хлеб, поэтому свою долю отдал кому-то. Кто съел хлеб — у них была диарея. А бумаги-то нет, и в туалет не водили…

Вечером 11 августа стало холодать, а мы все в майках, шортах — стали колотить в дверь и требовать, чтобы нас в камеры завели.

Ну да, через полтора часа завели в две камеры, по 40 человек в каждую. Камеры рассчитаны на пять человек. Но по сравнению с двориком это курорт! Там пол деревянный — не холодно спать. Вода была — пей сколько хочешь. Самым большим счастьем было, что есть вода и туалет.

Спали по очереди. Кто-то сидел, стоял, по очереди лежали. В 4 утра нам в кормушку кинули листик, ручку и сказали переписать фамилии и год рождения, а вскоре вывели из камеры, поставили к стене. Кого-то отпустили, кто-то пошел на сутки.

Меня выпустили, но не сразу. Сначала нас всех все равно поставили к стене лицом, руки на стену. И человек 10 омоновцев заставили нас приседать. Кто плохо приседал — тот «отхватывал». Кто не мог приседать — сразу получал. Потом мы отжимались. Пока отжимались, нас тоже воспитывали. И так несколько раз. На руки нам никаких документов не выдали, ни одного.

Когда я вышел, вызвал такси. Один человек просто не мог ходить — я этого парня отвез в его общежитие за городом. Он сам детдомовский, денег нет, позвонить некому — 22 года всего! Говорит: «Мне завтра в военкомат. Как идти? Паспорта нет, сказали, через 4 дня отдадут. Я ему посоветовал снять побои. И еще одного человека я в такси посадил, в Ждановичи отвез.

Сам не пойду фиксировать побои. Синяки есть, много, но ходить могу — пойду на работу.

Привезли на Окрестина. Там, согнувшись ласточкой, мы бежали на досмотр. Пока бежали, нас били дубинками. Если кто-то падал — того фигачили жестко.